псевдонимы: Есхели (Ез) Зельцер и Ф.Манилов.
Язык, культура, постсовременность
1.Аще язык руський бых жив был...
Кажется, в русском языке когда-то было будущее условное время:
буде язык русский не столь нищ стал, буде беспокоился несть с чего.
2. История T.
Уродовать язык несложно, дойди до скотского существования,
язык мигом превратится в меканье и брехню. Хочешь есть, метель
хвостом, тоска взяла, в луну глаз нацель, да вой на здоровье.
Боже мой, Господи, помилуй нас недостойных!
В одной книге я обнаружил небрежное замечание: "обычно, говоря
о гипотетичности, романисты выделяют в ней два значения:
ирреальности и потенциальности. Мы не склонны разделять эту точку
зрения". Просмотрев эту книгу, я понял, что нам, "романистам" есть
что и есть ради чего поговорить о том, как и что мы выражаем,
используя письмо, бишь письменную речь. Не в отместку, а так к
слову, начну с цитаты из той же книги: уж больно хорошо она
иллюстрирует то состояние глада и мора, к котором находится русский
язык.
Не была бы обещанная цитата столь неприлично длинна, была бы
недурна для эпиграфа. Судите сами: "Чтобы избежать модальной
неустойчивости и компенсировать дефектность условно-сослагательного
наклонения (русского! - г.з.), в русском языке охотно прибегают к
компенсирующей силе модальных слов". Подтверждение этой прелестно
выраженной мысли ее военные конструкторы нашли в таком примере
перевода из Эльзы Триоле:
Si vоus n'etеz pas prеsse, Если вы не торопитесь, вы,
vоudrеz-vоus m'аttеndrе? может быть, подождете меня?
Ничего недостаточного в условном наклонении, естественно, нет;
если (вы) не торопитесь, вы б(ы) меня не подождали? - с гаком
достаточный перевод, хорошо передающий сослагательное, любезности
ради употребленное во французском оригинале.
Косноязычное неряшество слов, беспорядочно перемеженных
обильными запятыми производит действительно слегка дефективное
впечатление: три знака препинания на девять слов может себе
позволить разве только автор агитки, написанной в торопливое
военное время для разбрасывания с самолета над позициями
противника.
В живой речи естественность и теплая обиходность фразы - это
интонация, которая избавляет от глупого нагромождения местоимений:
- Если вы не очень спешите, подождете меня? - говорят, повышением
тона очищая фразу от грамматических нечистот.
Если же угодно искать не те русские формы, которые в русском
передают тот же смысл и выражение фразы, а стремиться к мнимой
точности перевода, доказать которую должны были бы схожие формы и
наклонения глагола, то и тут несуетное достоинство родного языка
готово скомпенсировать "условно-сослагательную дефективность"
перевода. Изменение обычного для французского языка порядка
следования сказуемого за подлежащим в вопросительной фразе означает
определенную сухую сословную изысканность и соответственную ей
галантность. Так что ж не перевести:
- Не обождали бы (вы), если (коли) не спешите?
- А то обождали бы меня, если вам не к спеху. Еtс.
Более того, vоudrеz-vоus столь куртуазно, что переводить его
нейтральной фразой можно лишь в том случае, если эта фраза
нейтральна для людей равного общественного положения. Естественно,
в советской ежедневности употребление русских оборотов речи,
выражающих столь грамматически непросто и в то же время столь
обиходно и естественно подобную любезность обращения, было попросту
немыслимым. Язык, утративший обращение госпожа, милостивый государь
и так далее, не может не утратить и соблаговолите подождать,
сделайте одолжение, еtс. Увы! Поэтому и наш переводчик для
выражения любезности, которую неплохо бы перевести: Если Вас ничто
не обязывает спешить, м.г., не согласились бы Вы меня дождаться,
самое вежливое, что может найти: может быть. Спасибо, что не "эй,
ты!".
Кстати, во французском языке такой перевод тоже возможен;
достаточно перевести эту фразу из 17 аррондисмана в Сан-Дени, и
перевод будет точно таким же, да и благо язык менять не надо.
Это случайное начало моих беспорядочных заметок, взявшееся из
книжки, попавшейся под руку в иллюзорную минуту, когда вдруг,
словно вернувшись в детство, с необыкновенным доверием и ожиданием
доброго и счастливого состояния, которое когда-то приносило
доверчивое детское чтение, открыв ее в случайном месте, называемом
для скорости серединой, я испытал преувеличенное контрастом желчное
возбуждение, из-за которого первый, свежий и самый неоправданный
гнев изливается на случайное, вдруг под много раз передуманное и
потому не наглое, но в тишине многажды отшлифованное, угодившее.
Так, кстати, какая-нибудь супруга вздорного английского тиффози,
отправившаяся на футбол в честь дня рождения обожаемого пивного
пьяницы, попадает вдруг под давно треснувшую, но почему-то именно
на нее обрушившуюся трибуну.
Без условного: "Аще бы Левъ и людье мои сде быле вси, то уразъ
велий быша земли сей учиниле" или без повелительного: "и он
прислалъ к Федосьи вари ты пивъ седишь на безатьщине не варишь
жито" мы бы никогда не услышали голоса, интонации давно ушедшего
собеседника. Живая нота убирает никому вдруг ставшие ненужными
союзы, и школьник догадался бы теперь, куда бы следовало доставить
запятые, потребуй того учитель словесности.
Взаимозаменяемость условного и повелительного наклонения
означает для меня их общее и очаровательное единство: потребуй того
учитель словесности стоит на месте очевидного условного, говорю
тебе, чтобы варила пиво прекрасно может быть замещено
повелительным. Их взаимное и общее перетекание, слияние,
превращение до полного размытия различий создает, казалось бы,
странное единое поле эмоций и интонаций, для выражения которых не
нужны ни авторские ремарки вроде зподумал он с внезапным
раздражениемз или, совсем ужасно, зсказал он грозным голосомз, ни
закулисные умничанья грамматики. Этот необыкновенный мир
условно-повелительного наклонения, несмотря ужасные пытки всеобщим
и равным образованием, истребляющим уже более полутора веков
российскую литературу, не может утерять своего изысканного блеска.
В отличие от языка - сам знаю такой лишь один, французский,-
где бы условное наклонение лишили прав выражать сослагательность,
русский язык по-прежнему наслаждается возможностью естественно и
безыскусно пользоваться природным правом на условное наклонение.
Формальный и сухой оборот, свойственный сегодняшнему галлу, никогда
бы не передал того чувства и тех оттенков эмоций, которые так
явственно слышны в русской фразе: "Аще быхъ изведал, где Данила и
Василка, ехалъ быхъ на ня". Столь же ярок был и французский, когда
еще говорил: "? si j'osasse parler, je vous demandasse ou vous etes ne". Тому, однако, уже 700 лет.
Да, кстати, междометия, которые гаснут и в живой, заменяясь на
матерщину, и в литературной речи, были так хороши в сочетании с
условным наклонением: "о, увы мне, господи. луче бы ми оумрети съ
братомь".
далее →
|