БИОГРАФИЯ

РАССКАЗЫ:

Марекаж

Десятилетие великого испытания

Так, к слову: Гасконцы

Кошмарная перспективка

Два большевика

 CТАТЬИ:

Serge Gainsbourg et Serge Gainsbarre

Тридцать третий сюжет

ЭССЕ:

Русский язык, культура, постсовременность

СТИХИ

Libra, стихи

Пустыня, стихи

БАМБОЧАДА, стихи и пастиши

псевдонимы: Есхели (Ез) Зельцер и Ф.Манилов.

Язык, культура, постсовременность

3. Именем тарабарского короля

Не все языки обладают богатством, данным при рождении, от бога: чем объяснить славянскую неагрессивность? Чем объяснить тот, на первый взгляд, загадочный факт, что слушая американского президента или провинциальную старушку из Висконсина, я никогда не могу отделаться от обременительного ощущения, все мне мерещится, что я слушаю что-то на удивление малограмотное, но чрезвычайно невоспитанно наглое, тягостое, так, что хочется отойти от собеседника, не извиняясь, или поскорее переключиться на европейские новости, где - в переводе - тот же президентский монолог начинает казаться приемлемо благозвучным и культурно допустимым. Может быть, я и промахиваюсь с ответом на этот бесцельный вопрос, но представляя себе, что вдруг, по мановению волшебной палочки, попавшей в руки грамматического долгоносика, из моего языка изчезает любимое - все-таки не зря - условное наклонение, я вижу, что все те тонкие, неранящие фразы, способные следовать изгибам самолюбия собеседника, превращаются в толстые пальцы ментора, тычущего самодовольным глаголом в лицо шантажируемой толпы. Воистину, заманчивое шаманство трюизмов, выраженных самодовольно и тупо, имеет какое-то безнадежное влияние на никогда не умевшего так говорить соотечественника. Отсутствие условного наклонения в обыденном американском языке (точнее, его микроскопические следы: wh уоu wеrе hеrе хоть и горбатый карла, но все-таки внучатый придурок галльского ubоnсtf), наверное, и объясняет всякую неспособность усомниться: сомнение, все-таки, в первую очередь чувство. Это языковое робеспьерство делает страшными не только начинающееся вторжение канзасского крестьянского просторечия, но и неотвратимую дань за обучение русскому языку тех племен, чей сдавленный, словно повешенный выговор и редкий, словно расстрелянный словарь так потрясли Мандельштама, что самый страх за жизнь не отвратил его от неумолимого соблазна довериться самому главному доносчику - бумаге.
Отсутствие робости, стеснения, сомнений, неловкости, ранимости в человеке порождает монстра (представьте себе его: смелый, беззастенчивый, самоуверенный, ловкий и неуязвимый... так и хочется добавить, число же его ...); исконное отсутствие средств выражения этих чувств в живой, незамороченной речи обличает апокалиптическое, как ему и следует, будущее.

4. Грачи прилетели

Доброе отношение к ex-министру обороны, которого никогда не знал и с коим детей не крестил, должно бы казаться странным. Впрочем, стоит ли судить домашнего генерала за то, что он так страстно уверен в своей бестолковой правоте?
В золотой юбилей великой Победы на площади Шарль де Голль - Этуаль был пышный парад. Самолеты оставляли цветные дымовые хвосты в мягком майском небе, дефилe, составленное из строевых частей и маскарадных зулусов обходило кругом Триумфальную Арку, проезжали какие-то военные приборы на колесах, изысканно и глуповато начерчивали виртуозные фигуры мотоциклы, заместившие, вероятно, навсегда уже вышедших из исторического употребления конногвардейцев, местные и вояжирующие государственные чины созерцали. Оживленный телевизионный ведущий, обегая толпу, поддавался восторженному беспорядку прямой передачи: свеженькие двадцатисекундные перемолвки с пенсионерами и юношеством отличались от московской версии разве только тем, что редкие французские ветераны не вызывали, почему-то, нервного, неожиданного и непреоборимого желания заплакать.
В торжественную минуту, когда на площадь выехали старомодные американские згазикиз военного образца, длинной колонной в ряд по четыре, несшие впереди державно и плавно, а дальше как-то дежурно и запросто флаги столь неожиданно бесчисленных стран-победительниц, что даже вдруг захотелось поблагодарить незримого организатора дефилеи за то, что флаги России, Великобритании и США были помещены все-таки в первом ряду, а не, скажем, где-нибудь сзади, по алфавитной справедливости: из какой-то недочитаной в детстве энциклопедии я, конечно, знал, что Коста-Рика входила в антифашистскую коалицию и даже объявляла войну Германии, но будь я на месте руководителя этой почтенной и достойной страны, в этот момент я, должно быть, испытывал бы препоганейшее чувство, хотя и возможно, что зря.
В эпоху, которая накопив неисчислимые отличия от предудущей и потому пожелавшей носить собственное имя, имя, которое она и получила, назвавшись, то ли от недостатка фантазии, то ли в честь покойной предшественницы, постсовременность, и этот парад и случившийся в его мирном течении казус, все вдруг показалось именно постсовременным, происходящим после всего со-временнго и этим флагам, и этим торжествам, и их смыслу, понеже такой был, и самим виновникам казуса. В небеспокойном перемещении от одного к другому, беззаботно помавая микрофоном, небрежной подсказкой начиная и экстатичной чушью захлопывая запинающиеся фразы собеседников, несчастный, на совершенно ненужный и не нуждающийся в ответе вопрос, вдруг слышит от французского на торопливый, увы, слишком торопливый, взгляд студента: да, вы знаете, а русский-то флаг везли красным вверх, белым вниз, в перевернутом , значит, виде....
Минутами двадцатью позже, беседуя с сухощавым, спортивного вида, с седыми, щеткой стрижеными волосами, генералом, главным организатором дефилеи, разнервничавшийся журналист задает тот самый, испортивший всякое настроение вопрос; русский юноша, мол, из публики, сказал, что русский флаг перевернули, да так и везли, в перевернутом виде, мой генерал.
Все-таки я не вижу, за что не любить министра обороны. Усомнись он в чем на секунду, оробей, поставь в веренице мозолистых мыслей случайное, но верное бы, и все бы пошло под гору, полетело неудержимым потоком, ссыпалось на пол. И не откажет он в ловкости стройному парижскому коллеге, не только не запнувшемуся с ответом, но и не могшему с ним запнуться, твердо шибанувшему несусветную, но победную, нужную, на верном месте поставленную глупость: "он перепутал его с французским". Точнее это было так: Он (чуть-чуть передернув плечами, т.е., этот, ваш юноша) перепутал (еле слышная брезгливость в голосе: не служит, вот и флаг не знает) с французским (с сожалением за бестактный вопрос). И ведь ничего умнее, как ни верти, не придумать: постсовременный зритель, потревоженный прокравшейся современностью, успокоен, споткнувшийся журналист возвращен в постсовременность целым и невредимым, мировая иерархия умных по-прежнему венчается утренним построением, только похорошевшим в освобожденном от условного наклонения послесовременном мире.

← назад   далее →               

ezechiely@geocities.com